Жили-были музыкальные инструменты: скрипки, рояль, большой и маленький барабаны, туба, флейты, свисток, контрабас и маракас.
Такая история
Жили-были музыкальные инструменты: скрипки, рояль, большой и маленький барабаны, туба, флейты, свисток, контрабас и маракас. Они жили каждый сам по себе и даже не общались. При встрече они иногда кивали друг другу. Но чаще всего они делали вид, что вообще не знакомы.
— Имею право не здороваться, — бурчал маракас тихонько, чтобы не слышала скрипка. — Я знаю, что имею такое право. Мне рояль об этом сказал.
— Имеешь, имеешь, — поддакивал ему свисток.
— Да мне и не нужно твое «здрасьте», погремушка! Успокойся! — смеялась скрипка.
Туба и флейты каждый раз с любопытством глядели на них и шушукались. Рояль недоумевал. Он четко помнил, что разговор с маракасом о правах и обязанностях имел место быть. И в то же время когда он наговорил маракасу о его праве не здороваться со всеми — вспомнить не мог. Но сказать об этом почему-то не решался, вздыхал и хлопал крышкой.
И маракас бесился, но греметь еще что-то вслух больше не решался. Больше всего на свете он боялся большого барабана, которому скрипка очень нравилась. И маракас боялся, что барабан намнёт ему бока.
Однажды композитор собрал музыкальные инструменты все вместе и захотел сыграть на них мелодию, которую давно слышал во сне и наконец-то запомнил. Затренькал рояль, запиликали скрипки, затрещали оба барабана, задудели флейты и туба, контрабас тоже не отставал.
Но больше всех старался маракас. Он пыжился и гремел, и изо всех сил старался, чтобы его было слышнее всех других инструментов.
— Я имею право быть слышнее всех, — кричал он. — Пррр-раво, пррраво! Я! Я! Я имею право! Я слышнее всех! И прыгал перед композитором, чтобы тот его лучше запомнил.
— Имеет, имеет, — насвистывал свисток прямо в ухо композитору, а сам в глубине души надеялся, что композитор оценит именно его художественный свист.
Но композитор становился все грустнее и грустнее.
— Хватит, — наконец сказал он. — Так дело не пойдет. Каждый из вас слушает лишь себя, а до другого ему нет дела. Пока вы будете так себя вести, ничего хорошего не будет, и музыки не получится. Хотите — дудите, пиликайте и пыжьтесь, сколько вам влезет. Надоест — позовете меня, и начнем все сначала.
Как долго еще играли вразнобой музыкальные инструменты — это уже другая сказка. Но раз существует на свете красивая музыка — значит, однажды инструментам стало стыдно. И захотелось играть всем вместе. Чтобы и композитору понравилось, и люди им хлопали. И даже маракас больше не заикался о своих правах. Потому что тогда бы его в оркестр не взяли. И свистку больше некому стало поддакивать. Ведь у композитора и для него, для свистка, нашлось в оркестре свое, персональное место.
Валерий Баренков