Когда началась война, моей прабабушке было 16 лет, и называли ее в то время не Антонина Александровна, а попросту — Тося. Тося, ее родители и младшие сестры — Ирочка и Идочка, в июне 1941 года жили во Львове. Ире в то время было 10 лет, а младшей, Идочке, не было и пяти.
Тосин папа, Александр Георгиевич, каждый день, приходя с работы, приносил тревожные известия: немцы близко. Однажды, не успев уйти, он вернулся и сказал, что сумел устроить их на последний поезд, уходящий из Львова. Отправление сегодня вечером, времени на сборы нет. Тосина мама, Мария Ивановна, принялась бегать по дому, собирая узлы, запихивая в чемоданы посуду, утюг. Но муж остановил ее: «Какая посуда! Ты представляешь, сколько людей будут пытаться уехать на этом поезде! Детей надо спасать!» В итоге, было собрано два чемодана: один с едой, другой с одеждой.
На вокзале было такое количество людей, словно море вышло из берегов. И все пытались штурмом взять поезд. Казалось, шансов уехать нет, но Тосин отец буквально забросил жену и троих детей на платформу между вагонами. «Папа, чемоданы!» — закричала Тося. Отец кинул ей один чемодан — для второго просто не было места — и, как назло, чемодан этот оказался не с едой, а с одеждой. Вот так они и поехали: без еды, стоя вплотную на площадке между вагонами. Ехали долго, и когда над поездом появлялись немецкие самолеты, поезд останавливался, и все пассажиры бросались в лес, опасаясь бомбежки.
В конце концов, после нескольких дней пути, семья Тоси добралась до маленькой уральской деревни. Им выделили маленький домик на краю села, и они начали налаживать хозяйство. Первая зима, по воспоминаниям моей прабабушки, была очень тяжелой. Есть было практически нечего, ведь приехали они к концу лета, поэтому хлеб не сеяли, овощи не сажали. Колхоз помогал, но этой помощи хватало только на то, чтобы не умереть с голоду. А деревня не бедствовала — были и коровы, поэтому и сливочное масло, и вот это масло просто сводило Тосю и ее сестер с ума. «Выйдешь на улицу, — рассказывала прабабушка моей маме — а там соседская девочка гуляет. А у нее в руках — белый хлеб, намазанный маслом. А у нас не только масла — хлеба то толком не было. Мы с Иринкой отвернемся, чтобы этот кусок не видеть, а Идочка — она же маленькая — бежит к маме и просит хлеб с маслом. Мама возьмет хлеб, помажет его пробкой от растительного масла и дает Идочке — ешь, дочка. А та и рада».
Как оказалось, самым сложным было пережить первую зиму. Весной и летом Тося с сестрой и мамой работали в колхозе и на огороде, и следующей зимой у них были и овощи, и мука. Корову они правда не завели, но зато купили трех козлов и назвали их Гитлер, Геринг и Геббельс. Козел Геббельс был умный и ласковый, как собака. Но в конце зимы закололи и его. Тося на весь день ушла из дома, и мясо Геббельса есть не стала.
Еще моя прабабушка вспоминала, как во время войны она ходила в школу. В деревне школы не было, и приходилось ходить за несколько километров в соседнее село. Два часа туда, два часа обратно. По словам прабабушки, она навсегда запомнила эту дорогу: зимой снег иногда по пояс, весной и осенью лужи и грязь. И сапоги 43 размера — других просто не было — которые сваливались с ног. Единственное, что согревало ее во время обратного пути — мысль, что в печке ее ждут теплые, чуть прокисшие щи…
Моя прабабушка, Антонина Александровна Мешкова, умерла, когда меня еще не было на свете. А вот мою маму и тетю она, можно сказать, вырастила, и эту историю о военной жизни рассказывала им не раз.
Александра Князева, Уральский федеральный университет, 2 курс, факультет искусствоведения и социокультурных технологий