Поезда за последний год увезли тысячи детских писем, что писал уже почти каждый школьник, гуманитарную помощь – наш вклад в общее дело. Несутся они вслед за людьми, в честь которых вокзалы зашептали молитвы, стали символом и отчаяния, и надежды одновременно. На пироне однажды пришлось оказаться и Яне, чтобы проводить в дальний путь сына. Путь настолько дальний, что письма маленькой сестрёнки доходят только в переписке, а звонок телефона – самая счастливая музыка для семьи.
—Что вы чувствуете на протяжении этого времени со дня расставания?
—Перед отъездом он сказал: «Мам, пойми и прости». Конечно, я поняла и простила. Это его выбор, хоть и сложно было принять. Бывает, ты отправляешь своего ребёнка на отпуск, на работу, а сейчас в никуда. Безызвестность. Как мне сказали: «Оттуда выхода два: либо на два метра в землю, либо всё будет нормально». Я готова была бежать за поездом. Материнская боль такая, что я месяц просто ревела, ревела белугой так... Уже семь месяцев прошло, а до сих пор психологически сложно. Я виду не подаю, насколько. И все, у кого родные там, всегда ходят с телефоном, всегда смотрят: любое смс, любой звонок оттуда – это напряг. Например, три дня у него нет связи, и я эти три дня я вот так сижу. И, только он звонит, всё: «ФУХ». Я выдыхаю. Вот, живу в таком ритме. Даже до сих пор не знаю, где точно он находится. Знаю, что меняет дислокацию между ДНР, ЛНР. И всегда говорит: «Всё хорошо, мам. Вся хорошо, всё хорошо». Один раз было такое, что он мне позвонил по телефону, и я даже услышала: «Бу-бух!». «Давай, мам, пока», - он мне сказал.
—А каким для него самого стала новость о мобилизации?
—Он – доброволец. «Кто будет защищать Родину? Ты просто посмотри, какая молодёжь», - сказал мне. Должен был, кстати, пойти с другом. Вдвоём как-то и спокойнее. Но в последний момент, за день до получения билетов, тот просто-напросто сказал: «Извини, я боюсь». Даже прощения попросил. Я говорила: «Может, ты подумаешь ещё?» Но нет. Он уволился с работы, отказался от звания, оставил позади 28 лет обычной жизни рядом с нами, отпустил всё со словами: «Я своих решений не меняю». Насколько же он себя сломал, чтобы всё перевернуть своими руками, своей подписью в контракте. Ведь люди, которые сами туда идут – другие. Они реально понимают, что могут не вернуться.
И сейчас я слышу от него такое: «Мне там нравится. Это моё. Я дальше хочу идти». Ну и долг Родине отдать хочет, конечно. Он вообще такой парень… В детстве хоккеем занимался. Думаю, что спорт заложил идти до конца, несмотря ни на что, и командный дух, без которого не победить. Потом в армию прошёл, в школу милиции, на кинолога выучился. Это его стихия, он – патриот, герой. Одна медаль у него уже есть. Когда он прислал фотографию, я просто разревелась. Не всем медаль дают, значит, он себя как-то проявил, значит, он на своём месте. Ну а я всё-таки смогла воспитать.
—Что, по вашему мнению, помогает солдатам, вашему сыну быть сейчас там?
С детства мы с ним тихой сапой идём до какой-то цели. Сейчас – победить. Оставшимся здесь важно успокоиться и принять, что мы в такое время попали. Надо верить. Молиться, молиться и молиться. Я в церковь хожу, молюсь за наших ребят. Надо простить и ждать с победой домой. Мы – русские. Мы не сдаёмся. Мы последнее готовы отдать для победы. И здесь люди делают многое, бесплатно шьют, собирают гуманитарную помощь.
В школе у младшей дочки осенью писали письма солдатам, я их отправляла. Это настолько волнительно – читать детские письма. Ребята понимают, что происходит, желают победы, здоровья, чтобы наши герои не падали духом. Эта особая энергетика. Она помогает солдатам –даёт понять, что не просто так они пошли, а ради будущего, ради детей. А на день рождения сыну я попросила знакомых записать видео. Меня поддержали все, абсолютно! Я ревела, когда смотрела. Когда посмотрел, сказал: «Мама… ты что, флэшмоб устроила?» Люди говорили, что им гордятся, что он смелый. Его много людей здесь ждут. Ему, всем сейчас важна поддержка.
—Как эта опасная и не для всех возможная жизнь уже отразилась на вашем сыне?
Он не плачет и никогда не показывает, что ему больно. Как он повзрослел, я только два раза видела у него слёзы на глазах. Первый раз – в армии. Второй раз – когда нам удалось созвониться по видеосвязи спустя где-то месяц после расставания. Я просто разревелась и вижу: у него глаза мокрые. Он сказал% «Мам, я больше так звонить не буду!». Я понимаю, что ему тоже было тяжело. Он осознавал, что далеко от семьи, рядом нет близких. Никого. Сейчас мы это пережили, уже попроще.
Да. Люди оттуда меняются абсолютно. У них пересматривается весь смысл жизни. Им самое главное – выжить. Здесь, понимаешь, ты просто живёшь. И, когда он приезжал на небольшой отпуск домой, он дня три был в состоянии, когда я его не узнавала. Сидит, молчит, не шутит, как раньше. Он всё думает. Когда смерть начинает рядом ходить, ценить эту жизнь начинаешь.
Я всегда говорю: ему «У тебя есть семья, ради которой ты должен выжить». Сейчас он больше ценит это, ведь жизнь может оборваться в любой момент, и ты не успеешь сказать важные слова: «Я вас люблю».
За дверью заиграла музыка. Звонит контакт «Сынок».